По мотивам поэмы Э. Асадова.

Скорый поезд быстро набирал ход, я устало вглядывался в мелькающий за окном пейзаж. На душе было тоскливо.

– Дядя Вить, – услышал я тоненький детский голосок, – а можно я вас нарисую?

Перед ним сидел белокурый ангелочек с огромными небесно-синими глазами.

Боже, как же она была похожа на неё. Та же солнечная улыбка, те же глаза-незабудки.

Несколько лет назад.

– Знакомьтесь, дети. Мария Красова, ваша новая одноклассница.

Это был класс десятый. Я как всегда сидел за своей пятой партой у окна и играл с Петькой Радченко в морской бой.

Заявление о том, что в нашем классе появилась новенькая, не могло пройти мимо моих ушей, и я, оторвавшись от игры, посмотрел на девушку. Светленькая, тоненькая, смущенная.

Я смотрел на неё, в небесно-синие глаза-незабудки и не мог отвести взгляда. Я думал, что такое бывает только в книжках, которые любят девчонки, но это было в реальности и происходило со мной.

С той самой минуты передо мной всегда горели два синих огонька, две удивительные незабудки.

Она сидела за две парты от меня, и я все уроки любовался её тоненькой фигуркой. И как бы это ни было странным, я – капитан команды по баскетболу, главный заводила всех школьных мероприятий – робел перед ней, как первоклассник. Я краснел и смущался, стоило ей бросить на меня хоть мимолетный взгляд.

Я думал о Маше всегда, она стала моей вдохновительницей и музой. Если девушка была на соревнованиях и сидела в зале, я выкладывался так, будто эта игра была последней. Я делал немыслимые комбинации, точно попадая в цель. Аплодисменты, поздравления и её восхищенные глаза цвета незабудки.

Я как всегда шел в школу с мыслями о ней. Осенний парк, золотая листва под ногами и вдруг её звонкий голосок:

– Вить, здравствуй!

Маша стояла передо мной, держа в руках свой серенький портфельчик.

-Ты очень хорошо вчера играл! – улыбнулась она. А я стоял и, как дурак, молчал, восхищаясь солнечной улыбкой.

Так началась наша дружба.

2.

Новогодний бал. Маша была в этот вечер удивительно красивой. Мы кружились в вальсе и я, как завороженный, смотрел в её глаза. Они были необыкновенными: синими с зеленым переливом, как морская пучина, такие же глубокие и притягательные.

Я всё смотрел и смотрел в них, не смея отвести взгляд, а Маша смеялась, так звонко и заразительно, будто пели сотни колокольчиков.

А потом она прошептала мне прямо на ушко:

– Давай удерём?

И вот её горячая ладошка в моей руке, мы несемся по пустынным коридорам школы.

Улица, метель. Снежинки обжигают наши раскрасневшиеся на морозе щеки. А мы смеемся, кружимся в танце. И я всё вглядываюсь в её глаза.

Хохоча, падаем в сугроб, Машино лицо так близко. Замирает дыхание. А она вдруг зажмуривается и целует меня.  И всё вокруг будто замирает. Ни метели, ни грохочущей музыки, доносящейся из актового зала, только её губы, такие горячие и манящие.

Мы лежали в сугробе и целовались. Таким был наш первый поцелуй, неумелый, по-детски невинный, но самый чудесный, самый важный.

А потом… Потом была первая ссора, моя неожиданная ревность.

Улыбалась Пашке из параллельного?

Пошла с ребятами в кино?

Обида прожигала насквозь, горела, терзала.

Да, юность! Горячая пора, когда есть только «за» или «против», а среднего не дано. Юношеский максимализм, когда кипит кровь, когда всё видится в розовом цвете…

Наше первое расставание.

Весна. Талая вода в ручейках. Набухшие почки на деревьях. Мир наполнен новизной. Хочется жить, творить, влюбляться, вдыхать полные легкие весеннего воздуха, а у меня очередные соревнования. На душе тревога и волнение.

Вышли командой в центр зала, привычный взгляд на трибуну. И два голубых-голубых огонька цвета лесной незабудки. И снова обида напомнила о себе. И мы заиграли, ох, как мы заиграли! Конечно, хвалиться не очень пристало, но это была моя лучшая игра!

Гул зала, объятия команды, дружные подбрасывания на руках, и среди всей этой шумной толкотни Машкины глаза. Пробралась сквозь толпу и встала напротив. И не нужны слова, только её горячая ладонь в моей руке.

И всё закружилось, завертелось вокруг, музыка в душе, и счастье, счастье, счастье. Её глаза, губы, тепло рук. Я тонул в этом водовороте чувств.

Прогулки по тенистым аллеям парка, Машин портфельчик в моих руках, я читал ей стихи, а она звонко смеялась в ответ, и её глаза сияли, как две яркие звезды на темном небосклоне.

Весь мир в это время был создан для нас, а мы светились подобно солнцу, освещая всех теплотой наших чувств.

Белоснежное кружево цветущих яблонь, головокружительный аромат. За плечами школьные экзамены, последний звонок и «Прощай, школа»!

Её тронутые слезинками глаза. В этот момент Маша была такой трогательной, маленькой, милой. Хотелось укрыть её от всех бед. Я сцеловывал с её лица хрустальные капельки, крепко прижимая её хрупкое тельце к себе. А потом …Потом всё было как в сказке.

Её удивительные глаза сказали всё за себя. Я утонул в них, как в омуте. Мы таяли в объятиях друг друга. Казалось, еще чуть-чуть и наши сердца остановились бы от избытка счастья.

Мы кружились в этом неведомом ранее танце любви, когда оба партнера взлетают одновременно к небесам, теряя контроль над временем в порыве нахлынувшей страсти. И мы парили где-то в поднебесье, позабыв обо всем на свете.

Так пришла Первая любовь.

3.

Лето любви, когда каждое мгновение было наполнено счастьем и радостью. И во всем этом была ОНА. Маша. Машенька. Маруся. Она стала для меня всем, я нуждался в ней, как в кислороде, и для меня не было большего счастья, чем чувствовать тепло её хрупкой ладошки.

Мы жили только друг другом, не слушая предрассудки взрослых людей. Это было самое счастливое время в моей жизни, а потом как-то неожиданно пришла осень.

За полученные награды в спортивных соревнованиях меня без вступительных экзаменов зачислили в институт физкультуры в Москве. Я с таким восторгом рассказывал Маше об этом судьбоносном шансе. Я и Москва! Я был так горд и счастлив, что ничего не замечал вокруг, даже её в мгновение потухших глаз.

Тогда я еще не понимал, что означает мой переезд в Москву. И только в последний вечер перед отъездом, когда мы с Машей бродили по тихим улочкам нашего городка, я заметил, как она грустна. Да, она улыбалась, смеялась как прежде, даже звонче, чем обычно, но её глаза были в серой дымке печали.

Нет, я не звал её ехать с собой. Здесь была её семья, подруги, медучилище, куда она поступила. Я не смел лишать её этого. Да и что я мог дать ей тогда? Ничего. Я был уверен, что расставание будет недолгим, что очень скоро я вновь приеду в город и заберу её к себе.

А пока мы стояли около подъезда. Я крепко прижимал к себе её худенькую фигурку. И в этот момент так хотелось сказать ей самое главное, что я люблю её. Но я молчал. Будто бы что-то внутри держало меня, не давая сказать таких важных слов.

И вдруг она отстранилась, вглядываясь мне в лицо, будто пытаясь получше запомнить меня.

– Мне пора! – сказала тогда Маша и, припав дрогнувшими губами к моим, бросилась в темноту подъезда.

Я стоял на перроне вокзала, до последнего надеясь, что она придет меня проводить. Моя душа разрывалась на части, хотелось все бросить, кинуться к ней и никогда не отпускать. Последние наставления мамы, её слезы, ласковый поцелуй, объятья отца, и вот, позади остается такой родной вокзал, мой славный городок. Городок, где осталась она, девушка с глазами цвета лесной незабудки.

Столичная жизнь закружила меня в своем безумном танце: институт, общежитие, занятия, тренировки, соревнования, шумные вечеринки, затуманивающий разум алкоголь. И уже плевать, что ты спортсмен, у которого режим и распорядок, главное не чувствовать себя одиноким.

В первое время я часто вспоминал о Маше. В моей памяти еще был свеж аромат её тела, шелк светлых волос. Я мечтал о встрече с ней. Закрывал глаза и видел два голубых огонька ласковых глаз.

Но шло время. Разлука, новые знакомства, девушки.

Всё это больше и больше вытесняло Машу из моих мыслей, оставляя память о ней в моем сердце.

Четыре года. Четыре года, как я не был в своем городе. Вышел на перрон, вдыхая полной грудью родной воздух. Родина. Как много в этом слове. Что-то нужное, настоящее, твоё.

Я шёл по знакомым улочкам, улыбался, радовался, как ребенок, вспоминая моменты, произошедшие здесь.

–  Петров! – услышал я чей-то оклик. Обернулся. Танька. Татьяна Краева – закадычная Машина подруга.

-Приехал! Не ждали! Как ты там, чемпион? – сыпались вопросы из уст девушки.

Как же все-таки приятно оказаться ДОМА!

Быстро закинуть вещи, показаться родителям и к ней. Вот он, маленький дворик. Второй подъезд. Третий этаж. Её стройная фигурка в оконном проёме. Стоит, моет окна. Повзрослела, похорошела. Стою под окном и любуюсь ей.

Случайно бросила взгляд вниз, ойкнула. Три минуты и вот уже хлопает дверь подъезда. Прибежала, остановилась прямо передо мной. Такая красивая, покрасневшая.

– Привет, – прошептал я.

– Привет, – улыбнулась она.

И вновь карусель из счастья, радости и любви.

4.

– Почему всё вышло так? – думал я, каждый раз натыкаясь на Машину фотографию в альбоме. В то лето мы были так счастливы, что, казалось,  больше уже некуда. Я упивался её нежностью и теплотой, утопал в синеве глаз, таких бездонных, как бескрайнее море.

Я целовал её маленькие ладошки, поражаясь тому, какая она хрупкая и беззащитная. Я задыхался от восторга, видя, как сияют её глаза, как в них вспыхивают искорки желания.

Я любил её всю, свою Машку, свою милую Малышку.

А потом… Потом моё быстрое возвращение в Москву. Уже не помню почему, для чего, зачем.

Моё предложение ехать со мной и…её отказ. Обида и горечь. Грубость моих слов, Машины слезы, мои уговоры, поезд и расставание.

И снова вихрь новых переживаний, новые встречи, новые высоты. Только через полгода узнал, что она вышла замуж. Боль и разочарование накрыла меня с головой. Не дождалась, разлюбила. Если бы я тогда знал, если бы знал…

Но в моих жилах текла горячая кровь, которая кипела и бурлила, я не хотел знать, почему и зачем. Предала и всё. Точка.

Начались поездки за границу, крупные соревнования, деловые предложения. Уехал жить в Америку. Новая жизнь, новые впечатления. Круглосуточная работа, тренировки, выигрыши и поражения, травмы и гул зала. Известность, толпы поклонниц. Но, как и прежде, я замирал в конце матча и искал в толпе её глаза. Синие, как цветы-незабудки! Машка!

Шесть лет. Шесть лет я не был в России. Достаточно мало, но все же весомо. Мне нравилось жить в Америке. Там другая жизнь, совсем иной ритм. Но все же я очень тосковал по дому. А дом, как ни крути, там, где сердце. А моё сердце навсегда осталось в России.

Получил в аэропорту свой багаж, вышел из здания, глубоко вдыхая Московский осенний воздух. Родина! Поймал такси.

– На вокзал!

И вот уже за окном проплывают красивейшие пейзажи. Таких не увидишь нигде в мире! Боже, как же я все-таки скучал. Елки, березы, бескрайние поля.

Я с наслаждением любовался природой, но чем ближе мы приближались к городу моего детства, тем сильнее и сильнее начинало биться моё сердце. Что-то должно произойти, что-то серьезное.

И снова я, как и несколько лет назад, шел по тихим улочкам родного городка. Не знаю, найдутся ли такие слова, чтобы выразить то, что я чувствовал в тот момент, когда шел по улицам детства, как колотилось при этом моё сердце.

Город так изменился! Новые улицы, площади, дома. Сверкают на солнце витрины огромных магазинов. Не спеша иду по городу, любуясь и радуясь.

И тут вижу её двор. Вот он дом, третий этаж, её окна. Зайти? А удобно ли? Я с чемоданом, уставший после долгого перелета, а у неё семья, муж, наверное, дети. Это я один. Не сложилось. Но это совсем другая история, а сейчас. Стою и не знаю, куда сделать шаг.

Дом. Родной дом. Быстро по лестнице. Пятый этаж. Жму на звонок, торопливо и долго. Мамины шаги, её удивление, смех, слезы. Папины крепкие объятья, мамины ласки. И я вновь, как мальчик, а не взрослый мужчина – спортсмен. Как же приятно быть дома.

Три дня круговорот из друзей, застолий, разговоров. Но среди них нет Её. Сердце сжимается, просит встречи. Хотя бы увидеть, хоть одним глазком. Уже забыты старые обиды, просто хочется знать, как сложилась её жизнь, заглянуть хоть ещё разок в эти глаза-незабудки.

Иду по улице. В пакете позвякивает бутылка вина. Решился. Иду к ней. И тут звонкий голос.

– Привет, Чемпион!

Танька! Она и не изменилась, всё также бодра и весела.

Куча вопросов, смеюсь, отвечаю, спрашиваю про НЕЁ.

– А Маша как? Поди, уже врач?

И вдруг странное замешательство. Роется в сумочке, достает платочек. Прячет обратно и вновь достает.

– Эх, ты же не знаешь. Погибла она! –всхлипнула Таня.

– Постой ты про что, про кого?

Голос дрожит, не могу сдержать слез. Вот и не состоялась наша встреча. Открываю и глотаю прямо из горла терпкое вино.

«Разбилась. Авария. Всей семьей», – долетают обрывки фраз.

Горло душит болезненный комок. Погибла. Погибла. Погибла! Не успел, не уберег. Если бы я только знал… Если бы все можно было вернуть. Уговорил бы её тогда ехать со мной. Защитил бы её. Я бы смог. Ведь я любил её. Я так её любил.

– Господи! – зарыдал я, опускаясь на грязный асфальт.

Машка! Маша! Машенька! Прости меня! Прости. За все. Какой же я был дурак! Молодой и глупый…

Таня бережно гладила меня по волосам, я доверчиво прижимался к ней и рыдал.

Впервые в жизни. Потерял. Потерял.

5.

Я стоял перед Машиным домом и сквозь слёзы смотрел на её окна. Вот и всё. Больше никогда…Больше не будет… Больше не скажу…

Татьяна стояла рядом и, то и дело, прикладывала платочек к мокрым глазам, что-то рассказывала, но я не слышал её слов. Мои мысли были далеки. Они были там, в нашей молодости, когда Машкины глаза нежно сияли только мне одному.

– Это чудо! – вдруг услышал я Танин голос. – Все погибли, а она осталась жива.

– Кто? – не понял я.

– Ну, Дашенька, – ответила женщина, но увидев в моих глазах недоумение, пояснила. – Машина дочь.

– У Маши была дочь?

– Да. Даша тоже была в той машине, но, – Таня всхлипнула, – уцелела.

– Дочь, – тихо выдохнул я. – А сколько ей?

– Весной отметили семь. Маша тогда…

Семь? Чуть больше семи лет назад я в последний раз видел Машу. Неужели? Нет, этого просто не может быть!

– Где она? – крикнул я, чем слегка напугал Татьяну. – Где сейчас девочка?

Женщина испуганным взглядом  посмотрела на меня.

– Вить, не надо… Не думай, что она твоя…

– Тань, я спрашиваю, где она?

– Её забрали в детдом. Я хотела её удочерить, но…

– Какой детдом? – грубо перебил я женщину.

– Третий, – и уже вдогонку крикнула. – Её зовут Даша. Даша Красова.

Я не знаю, как добрался до детдома, как уговаривал директора этого заведения пустить меня к девочке, и почему эта строгая женщина все-таки разрешила мне увидеть ребенка. Я не помню, как шел во двор, где находилась Даша, не помню, что говорила при этом идущая рядом воспитатель. Но я никогда не забуду того первого мгновения, когда сидевшее ко мне спиной маленькое белокурое создание обернулось и посмотрело на меня своими огромными глазами-незабудками.

Боже, она была так похожа на Машу. Почувствовал, как к горлу подступил горький комок, а глаза защипало.

Девочка внимательно смотрела на меня. Это длилось мгновение, но мне казалось, что прошел целый час. Она тихонечко поднялась со скамейки и подошла, остановившись в двух шагах от меня.

И снова взгляд глаза в глаза. Она будто бы читала меня насквозь, разговаривала с моими душой и сердцем.

– Дашенька, – тихонько произнес я, не зная, что ей сказать.

Она же, внимательно посмотрев на меня, очень серьезно, совсем по-взрослому спросила:

– Ты пришел за мной?

Я не знаю, как это объяснить, но именно тогда я понял, что уже не смогу оставить девочку одну. Я должен забрать её с собой, сделать её счастливой.

– Да, Даш. Ты поедешь со мной? – я с надеждой посмотрел на белокурого ангела.

– Да! – твердо ответила она и шагнула вперед.

Крепко прижал её к себе, зарываясь в шелковистые волосы лицом. Моя! Моя…

И вот уже скорый поезд уносит нас вдаль. Я не знаю, что ждет меня впереди, куда занесет меня судьба. Но теперь, куда бы я ни шел, где бы я ни был, со мной всегда будут два нежных, самых важных и самых любимых на земле огонька. Огонька цвета лесной незабудки.

Конец…